Jooseppi Julius Mikkola и балтийские языки

Не буду повторяться и рассказывать биографические данные проф. Йозефа Микколы (1866 – 1946). Коснусь лишь тех эпизодов его жизни и деятельности, которые связаны с Литвой, Латвией и балтийскими языками. Хочу также сразу указать, что в своем докладе главным образом опираюсь на публикации и письма Микколы, а также на данные, опубликованные в литовской филологической литературе (А. Сабаляускас, С. Скродянис и др.).

Возможно, что первая встреча Й. Микколы с литовским языком состоялась в Хельсинкском университете, где в конце 19 века уже показались первые зачатки балтистики: проф. Отто Доннер (1835 – 1909, основатель Финно – угорского общества), который интересовался  и балтийскими языками, читавший Микколе курс санскрита и сравнительного языкознания, в 1880 г. опубликовал свою работу о влиянии литовского языка на финский язык.

Правда, в свои первые университетские годы Миккола больше всего изучает скандинавистику и германистику, а после окончания Хельсинкского университета и после завершении студий в Университете Уппсалы он главным образом занимается славистикой и финно – угроведением. Миккола стал одним из самых выдающихся славистов своего времени. Но и балтистика, которой он начал интересоваться параллельно (одновременно) с занятиями славистикой, не была на последнем месте. Это только подтверждает правило, что там, где процветает славистика, создается хорошая почва и для развития балтистики.

Не удовлетворяясь только теоретическими знаниями о балтийских языках, Йозеф Миккола  вместе с женой Майлой Талвио (1871 – 1951) два лета (1894 и 1895 г. г.) проводит в Литве, в деревне Плокщай, где живет в доме Пятраса Кряучюнаса (1850 – 1916) – местного учителя гимназии и культурного деятеля Литвы. Семья Кряучюнаса, особенно его жена Зофия, приняла их как родных. Миккола и Талвио познакомились с местной жизнью, учили литовский язык, собирали литовский фольклор. В этой работе им помогал и сам Кряучюнас, собравший немало народных песен на своей родине, а также известный поэт, автор литовского гимна Винцас Кудирка, который в то время жил в Плокщай и был уже тяжело болен туберкулезом. Кудирка в свою очередь заинтересовался финским языком и культурой. Миккола даже подарил ему учебник финского языка. Как можно судить по их переписке, Кудирка сам разучил и часто играл на скрипке “Taivas on sininen”. Их дружбу прервала смерть литовского поэта.

Особенно подружились обе женщины – Майла Талвио и Зофия Кряучюнене. Майла, чтобы не выделяться среди других, даже носила литовскую народную одежду, по вечерам вместе с литовцами пела народные песни. Ее самой любимой песней была:

Sėjau rūtą, sėjau mėtą,

Sėjau lelijėlę,

Sėjau savo jaunas dienas

Kaip žalią rūtelę.

Позже в своих письмах Зофия Кряучюнене называет Майлу милой доченькой, посылает для Хельсинкского музея литовские народные головные уборы, пояса.  Майла Талвио в 1894 г. в журнале “Suomen Kuvalehti” (Nr. 21, p. 327 – 330) опубликовала статью о литовских народных песнях, сопроводив ее переводом пяти песен на финский язык. Собранные ими – Микколой и Талвио – литовские народные песни были опубликованы позже учеником Микколы Эйно Ниеминеном после смерти Микколы (“Litauische Volkslieder aus dem handschriftlichen Nachlass Prof. J. J. Mikkolas”, Helsinki, 1949). Эйно Ниеминен написал и введение для этого сборника, а также перевел литовский текст на немецкий язык.

Миккола позже – в старости лет – написал о своей поездке в Литву популярную статью, которая была опубликована в автобиографии Майлы Талвио “Rukkaset ja kukkaset” (Porvoо, 1947, p. 222 – 229). Также и Майла Талвио на эту тему опубликовала брошюру “Niemen virran varsilta” (1899).

После своей поездки в Литву в своем письме Ф.Фортунатову Миккола радовался, что он может продолжать студии диалектов литовского языка и в Хельсинки, поскольку в русской армии немало литовцев из Сувалков и Каунасской губернии.

Хотя по вопросам балтистики Миккола не подготовил обширных монографий, но его статьи по этой проблематике известны до наших дней. Миккола один из первых анализировал влияние балтийских языков на славянские языки: в 1895 г. была опубликована его статья “Litauische Lehnwörter im Slavischen”, BB, 1895, 21, 118 – 121, где он, оппонируя А. Брюкнеру, доказывает, что такие литовские слова как:

degùtas ‘деготь’,

indauja ‘шкаф для посуды’,

giñtaras ‘янтарь’,

káušas ‘ковш’,

krėslas ‘кресло’,

kùrpė ‘туфля’,

pãkulos ‘пакля’,

putrà ‘каша’

вошли в русский язык (а не наоборот). Надо отметить, что и в наши дни языковеды с большинством этих балтизмов согласны, о некоторых словах языковеды до сих пор спорят, а слово  krėslas ‘кресло’ признано общим балто–славянским словом.

Несколько статей (“Baltische Etymologien”, BB, 1896, 22, p. 239 – 255; 1899, 25, p.73 – 76; “Beiträge zur baltischen Etymologie”, AfslPh, 1924, 39, p. 12 – 14) посвящено анализу этимологии литовских лексем:

blaivas ‘трезвый’,

kaukas ‘домовой’,

gysla ‘жила’,

lokys ‘медведь’,

dalgis ‘коса’,

dìmstis ‘двор; передняя’,

píenas ‘молоко’,

svíestas ‘масло’,

žìrgas ‘конь’.

Некоторые этимологии Микколы не выдержали позднейшую проверку временем; не нашли отклика, например, его  предположения о том, что балто–славянское общее слово лит. ranka – лат. ruoka – р. рука связано со ст. исл. vra ’угол’, vrangr ‘кривой’ (IF, 23, 120) (в современном  языкознании связывается с лит. глаголом rinkti ‘собирать’).

Из–под пера Й. Микколы вышли такие статьи по вопросам литовской исторической фонетики:

Mikkola J. J.  “Woher lit. iau und slav. ju?” – IF, 1904, 16, 95 – 101.

Mikkola J. J. “Lituano ginčas e il suo č non palatalizzato.” – StB, Roma, 1932, 2, 102.

Й. Миккола интересовался и проблемами пруссистики. Еще в 1903 г. в Хельсинки он пишет о категории среднего рода (genus neutrum) в древнепрусском языке (Mikkola J. J. “Baltisches und Slavisches”. Helsingfors, 1902 – 1903). В этой же статье, а также в некоторых других более поздних публикациях (Mikkola J. J Zum altpreussischen Wortschatz. – AfslPh, 1924, 39, 139 – 140. Mikkola J. J Zur Erklärung einiger baltischen Wörter. – StB, 1933, 3, 131 – 133) Миккола пишет о прусской лексике, например: coestue ‘щетка’ (лит. kasyti), redo ‘борозда’ (лат. rēda  ‘окраина’), mixkai  ‘по–немецки’ (пол. miemiec ‘немец’). Другие пруссисты (например, Левин) считают, что Миккола преувеличивал влияние польского языка и вымерших диалектов Померании на прусский язык.

В 1895 г. Миккола посетил  Латвию. В Елгаве во время праздника песни он познакомился с выдающимся латышским языковедом Карлом Мюленбахом. В связи с этим знакомством можно напомнить такую интересную деталь: когда Карл Мюленбах написал о своем новом знакомстве чешскому языковеду Й. Зубатому, тот в одном из писем ответил такой фразой: “Zur Bekanntschaft mit Mikkola meine Gratulation. Er ist ein sehr klarer Kopf”.

В 1930 г. Миккола прочитал в Риге лекцию на латышском языке  “Vecākie sakari somu un baltu valodu starpā” (“Древнейшие связи между финскими и балтийскими языками”) (эта лекция позже была опубликована в журнале Izglītības Ministrijas Mēnešraksts, 1930, Nr. 9, 436–446). Во введении к своему реферату Миккола констатирует факт, что финский и эстонский языки намного ближе друг к другу чем латышский и литовский языки, а ливский язык, благодаря своей изолированности, подвергся большим изменениям. Он указывает на общее в синтаксисе финских и балто–славянских языков (например, объект в отрицательных предложениях в партитиве, также конструкции genetivus + particip.praeteriti passivi  – ф. äidin kutoma – лат. mātes austs), на общее в фразеологии (например, ф. linnunrata – лат. putnu ceļš – лит. paukščių kelias; ф. kylän luuta – лат. ciema slota), даже в антропонимике (одинаковые типы деривации фамилий: ср. лат. Bērziņš, Kalniņš, Zariņš – ф. Koivunen, Mäkinen, Oksanen). Миккола в своем реферате предполагает, что свободное ударение слова когда–то был и в финском языке.

Много места в реферате уделено этимологическим вопросам. Например, Миккола согласен со многими мыслями и выдвинутыми параллелями  Томсена: лит. daržas  – лат. dārzs  – ф. tarha,

kirvis              cirvis        kirves

ratas                rats            ratas

talka                talka          talkoo

žirnis               zirnis         herne

kanklės            kokle         kantele.

Но в некоторых случаях мысли Микколы и Томсена расходились (например, насчет ф. silta и лит. tiltas – лат. tilts, ф. morsian и лит. marti и др.).

Довольно много места в этом выступлении уделено таким  финно–угризмам в балтийских языках, как лит. laivas / лат. laiva, лит. burė / лат. bura – слова, которые достигли не только Латвии, но и Литвы.

Миккола говорил и о теоретическом  аспекте заимствований: он критически относится к лингвистическому термину заимствование  (лат. aizjemts vārds) (между прочим, в наши дни этот термин заменен другим – aizguvums // aizgūts vārds). Один из его аргументов против этого термина звучит так: “Такая–то и такая–то нация взяла (=заимствовала) от нас столько да столько слов – мы – высоко развитый, богатый народ, из языка которого менее развитые нации могут заимствовать – так часто думают, хотя и не всегда говорят.” (IIM, 438).

Главная мысль его доклада, что исследователи балтийских и прибалтийско–финских языков слишком мало внимания обращают на влияние финских языков на балтийские языки.

Свое выступление на латышском языке Миккола кончает словами: “ Man personīgi latviešu valoda ir mīļa nevis kā senu, kuriozu savādību krātuve, bet vēl vairāk kā svaiga, jauna kultūras valoda. Tā apbrīnojamā kārtā izveidojusies par ļoti labu modernās kultūras ieroci, kļuvusi par labu literatūras un izglītības valodu…” (IIM, 446).  (“Для меня лично латышский язык дорог не только как кладезь древностей и странностей, а в гораздо большей степени как свежий, молодой, культурный язык. Достойным восхищения образом этот язык развился в превосходное орудие современной культуры, стал хорошим языком литературы и образования…”)

Миккола поддерживал переписку и с выдающимся литовским балтистом Казимером Бугой (1879–1924). К. Буга посылал ему литуанистическую литературу, а Миккола в свою очередь консультировал его по разным вопросам, связанным с финно–угорскими лексемами. В то время К. Буга работал над исследованием о топонимах Видземе и, как он сам в одном письме признает, ему уже a priori было ясно, что среди этих топонимов есть и слова финно–угорского происхождения, но присланные Микколой финские сборники топонимов предоставили возможность более аргументировано говорить об этимологии ряда топонимов Латвии. И за это К. Буга был чрезвычайно благодарен Микколе.

Они – Миккола и Буга – часто дискутировали об этимологии топонимов, например, об исторических названиях самой большой реки Латвии – Daugava – Двина – Väinä ,об аппелятиве ф. järvi, который Буга отводил из балтийских языков *jeuri или *jauri, ср. лит. jūra ‘море’, jaura ‘болото’ (Nemuno krašto aidai, 68).*

Миккола долгое время переписывался и с Ф. Фортунатовым, где изредка речь шла и о некоторых вопросах балтистики. Например, во время поездки Микколы в Литву Фортунатов просил уточнить формы литовских местоимений винительного падежа мн. ч. (tais вместо tās, tąs) и творительного падежа ед.ч. (tai вместо tā, tą ).

Также Миккола переписывался с известным пруссистом Георгом Геруллисом (1888–1945), обсуждая и вопросы этимологии балтийских лексем. Например, они делились соображениями о происхождении слова лит. gintaras – лат. dzintars ‘янтарь’. По мнению Геруллиса, это слово должно быть прусского (судувского) происхождения, так как судувы были истинными  добытчиками янтаря.

Микколе были благодарны за помощь такие литовские деятели культуры, как Адольфас Сабаляускас, писатели Антанас Виенолис, Антанас Венцлова, которые, благодаря семье Микколы, гостили в Финляндии. К тому же Миккола помог рекомендациями и другому финскому ученому – Августу Ниеми (1869–1931), который отправлялся в экспедицию в Литву.

В заключение надо подчеркнуть, что среди ученых, которые с возникновением сравнительно–исторического метода в языкознании своими студиями создали базис для балтистики, почетное место принадлежит и финскому слависту Йозефу Микколе.

Литература

Liukkonen K. Baltisches im Finnischen, Helsinki, 1999.

Mikkola Jooseppi Julius. – Lietuvių kalbos enciklopedija, Vilnius, 1999, 414–415.

Mikkola J. Baltische Etymologien. – Beiträge zur Kunde der indogermanischen Sprachen / Hrsg. von Bezzenberger, Göttingen, 1896, 22, 239–255; 1899, 25, 73–76.

Mikkola J. Beiträge zur baltischen Etymologie. – Archiv für slavische Philologie, Berlin, 1924, 39, 12–14.

Mikkola J. Litauische Lehnwörter im Slavischen. – Beiträge zur Kunde der indogermanischen Sprachen/ Hrsg. von Bezzenberger, Göttingen, 1895, 21, 118–121.

Mikkola J. J. Lituano ginčas e il suo č non palatalizzato. – Studi Baltici, Roma, 1932, 2, 102.

Mikkola J. J. Woher lit. iau und slav. ju? – Indogermanische Forschungen, Strassburg, 1904, 16, 95–101.

Mikkola J. J Zum altpreussischen Wortschatz. – Archiv für slavische Philologie, Berlin, 1924, 39, 139–140.

Mikkola J. J Zur Erklärung einiger baltischen Wörter. – Studi Baltici, 1933, 3, 131–133.

Mikola J. Vecākie sakari somu un baltu valodu starpā. – Izglītības Ministrijas Mēnešraksts, Rīga, 1930, II pusgads, Nr. 9, 436.–446.

Nemuno krašto aidai (Laiškai Mailai ir Josepiui Mikoloms), sudarė S. Skrodenis, Vilnius, 1966.

Sabaliauskas A. Josepis Mikola. – Baltistica II (1), 1966, 109–111.

Sabaliauskas A. Lietuvių kalbos tyrinėjimo istorija, I. Vilnius, 1979, 111–115.

Talvio M. Pasaulio vieškeliais (J. J. Mikolos atsiminimai). – Atodangos ’89. Vilnius, 1989, 160–179.

Talvio M. Rukkaset ja kukkaset. Porvoo, 1947, 222–229.

* В настоящее время доказано, что ф. järvi < * järve < * jarva или *järvä < балт. *jaurā (Liukkonen K. Baltisches im Finnischen, Helsinki, 1999, 68, 79).

Publicēts:  SLAVICA HELSINGIENSIA – 21, Papers in Slavic, Baltic and Balkan Studies, Helsinki, 2001, 5 – 11.